Российская дача – субурбанизация или рурализация?

Ирина Чеховских

Статья посвящена анализу становления советской дачи как института, несущего две важные для советской семьи воспроизводственные функции – рекреационную и экономическую. В основу статьи легли результаты исследования “Сельские стратегии городского населения: сравнительный анализ экономического поведения владельцев дач в крупном и малом городе”, проведенного в 1998–1999 годах. В этом исследовании дача рассматривалась как элемент экономики самообеспечения. Я провела 20 проблемно-ориентированных интервью с дачевладельцами, использовала метод участвующего наблюдения, изучала документы, регулирующие владение и пользование дачами.

Дача – особый российский феномен, который правомерно рассматривать как часть экономики самообеспечения городского населения. Собственно дача анализируется мной не только как “второе жилище” или “летний дом”, но и как процесс использования арендованных или находящихся в собственности небольших участков земли, независимо от наличия стационарных строений. О распространенности этого феномена в России могут свидетельствовать полученные исследователями данные о доле городских домохозяйств, имевших дачи (Struyk, Angelici, 1996:237) (в %):

За время экономических реформ последних лет число личных подсобных хозяйств (включая дачи) в России возросло. По данным Совета садоводов, огородников и владельцев личных подсобных хозяйств, из 50 млн. российских домохозяйств около 38 млн. имеют в своем распоряжении личное подсобное хозяйство или участок для выращивания продуктов. В 1996 г. в них произведено 96% картофеля, 77% овощей, 79% плодов и ягод, 51% мяса, 31% яиц от общего количества продукции, произведенной в России (Шмелев, 1997).

Исследований, посвященных дачной тематике, немного. Первым ее затронул Б.Жихаревич, который рассматривал “агро-рекреационный подкомплекс АПК крупного города” как малоиспользуемый в советском государстве ресурс, призванный служить нормальному воспроизводству городской рабочей силы. Автор собрал и представил весь комплекс решений и указов, регламентирующих ведение дачного хозяйства, строительства, посадок и прочих видов хозяйственной деятельности в середине 1980-х годов (Жихаревич, 1986).

А. Высоковский доказывал, что дача для советского человека служила не только вторым жилищем, но и таким местом, которое человек воспринимал как собственность, в отличие от первичного жилья, являвшегося собственностью государства (Vysokovski, 1993).

Р. Страйк и К. Ангеличи провели статистический анализ, продемонстрировавший распространенность дач в России. Авторы выделили три типа дач (садовый участок с домом, дачный участок с домом и дача-дом в деревне) и провели подсчет затрат, вкладываемых в строительство и содержание дач различного типа (Struyk, Angelici, 1996).

В. Вагин рассматривал дачу как неотъемлемую составляющую провинциального городского жизнеустройства. Он подчеркивал важность этой составляющей, определяющей сегодня образ жизни провинциальных горожан. Привязанность к дачным, садовым и огородным участкам Вагин объясняет преимущественно экономическими причинами (Вагин, 1995; 1997).

Классическая дача — место загородного отдыха обеспеченных горожан

Дача – не российское изобретение. Правда, обеспеченные европейцы в последние 100–150 лет привыкли, скорее, выезжать летом к морю или в горы (позже – и в другие страны), где жили в отелях и пансионатах, а не “снимать дачу” в окрестностях родного города. Однако известны и сходные практики, наиболее известной из которых была широко распространенная с начала этого века в Германии сдача в аренду горожанам маленьких участков земли (прообраз наших садовых участков), получивших название “шребергартен” (по имени врача, предложившего эту форму рекреации). Эти участки образовывали целые колонии на окраинах городов (ср. наши садоводства). Как в свое время в советских садоводствах, там было запрещено ставить стационарные строения, а потому возводились лишь легкие постройки. На таких участках люди проводили свободное время и когда-то даже выращивали для собственного потребления свежие овощи и фрукты.

В России дача как таковая берет свое начало во второй половине XIX века в среде более или менее обеспеченных средних городских слоев, когда горожане стали перенимать аристократическую привычку выезжать на лето в деревню, а предприимчивые люди начали активно застраивать пригородные территории (Васильков, 1997). “Дачи, собственно, всегда были необходимой принадлежностью Петербурга. Был Петербург, и обязательно были дачи. Это началось очень давно. Когда-то помещики уезжали на лето в свои имения, но имений делалось все меньше, а чиновников, связанных с городом по службе, – все больше” (Вольтская, 1996:13).

Среди аристократов давно существовала традиция выезжать на лето из города в собственные имения. Более бедные дворяне, не владевшие имениями, стали снимать дома для отдыха. “По правилам”, если дворянская семья не уезжала в путешествие за границу или в свое имение, ей следовало выехать хотя бы на дачу. Поскольку далеко не всякий мог позволить себе купить загородный дом, предприимчивые купцы – например Перлов в окрестностях Москвы (Васильков, 1997) – стали строить целые дачные поселки, обустраивать их и сдавать внаем. “Поставщиками” дач по-прежнему оставались и деревенские хозяева.

Развивался бизнес, связанный с дачной жизнью. Ближе к летнему сезону периодические издания начинали пестреть объявлениями о сдаче внаем комнат или домов под дачи в той или иной пригородной местности. Там же можно было прочесть объявления о желании снять дачу, соответствующую конкретным требованиям. Издательства выпускали специальные справочники с описанием известных дачных мест и рекламой новых, менее известных для публики. Справочники содержали рекламные фотографии с идиллическими дачными сюжетами и подробные сведения о транспортных средствах и стоимости проезда, сообщали цены на дачи и давали рекомендации лучшего времяпрепровождения в конкретном месте (“лучшее место для ужения”, “чудесные грибные и ягодные места” и т.п.). Ритм жизни городской семьи и ее бюджет летом подчинялся даче. “Дачи снимали все. <...> Чисто петербургская картина: кто не мог одновременно платить и за городскую квартиру, и за дачу, выезжал за город со всем своим скарбом (а квартира на лето сдавалась...). Но считалось, что детей надо вывозить обязательно, чего бы это ни стоило” (Вольтская, 1996:13).

Дом в дачном поселке или в деревне снимался семьей на все лето. Многие семьи отказывались на этот период от “городских” продуктов и переходили на сугубо деревенские, натуральные: мясо, рыба, молоко, овощи, фрукты, зелень, грибы и ягоды, которые дачники приобретали у местных жителей или добывали сами (Вольтская, 1996).

Глава семьи чаще всего продолжал работать в городе и приезжал на дачу по вечерам, где общался с семьей и вел специфическую дачную светскую жизнь. Сформировались особый дачный стиль жизни, особая дачная культура, чему в немалой степени способствовали развивающийся рынок летнего жилья и увеличение транспортной доступности популярных и новых дачных мест.

Пригородное хозяйство – место сельскозяйственного труда горожан

Одновременно в бедных и необразованных слоях населения (рабочие, ремесленники и др.) воспроизводилась привычная крестьянская практика самообеспечения. В то время как зажиточные горожане отдыхали на дачах, менее имущие посвящали все свободное время обработке участков земли для получения продуктов питания. Вокруг городов располагались сады и огороды, где выращивали овощи, зелень, держали птицу и домашний скот. Многие жители слободок и окраин вели типично сельский образ жизни). Отчасти это явление можно объяснить тем, что подавляющее большинство рабочих и занятых в обслуживании было недавними деревенскими жителями.

Переселяясь в город, сельский житель попадал в непривычное жизненное пространство. Ему не хватало подворья и приусадебного хозяйства, то есть территории, которая воспринималась как “своя”, и связанных с ней практик. Интеграция в городское сообщество могла идти двумя путями: можно было либо осваивать новые жизненные стратегии, поскольку прежние становились неэффективными, либо, напротив, попытаться адаптировать новые городские условия к традиционным деревенским практикам.

Расширить свое жилище у малообеспеченных горожан возможности не было, поэтому его стали выносить за пределы дома и даже города. Кроме того, для бывшего сельского жителя не представлялось возможным в полной мере обеспечить свою семью привычными продуктами питания за счет доходов от наемного труда. С целью высвобождения денежных ресурсов для покупки промышленных товаров и различного рода услуг новые горожане занимали “ничейные” земли вокруг города под огороды (Вагин, 1995:32). Этот процесс можно рассматривать как своеобразную рурализацию. Таким образом мы можем видеть, как в городском населении, принадлежащем к самым различным социальным средам, возникла традиция покидать – хотя и с разными целями – пределы города летом. Малообеспеченные рассматривали дачу (садовый участок) как место приложения труда в целях производства продуктов питания. Для более зажиточных дача была, в основном, местом отдыха.

Следует заметить, что существовала некоторая разница между “дачной” культурой в крупных городах (особенно в Москве и Санкт-Петербурге) и садово-огородной культурой в провинции. Жителями крупных городов дача воспринималась как загородное место отдыха, в то время как в небольших городах сады и огороды либо непосредственно окружали дома, либо находились на ближних окраинах города. Можно сказать, что для малых городов в России практически всегда был характерен некий симбиоз городского и сельского образа жизни (Вагин, 1995:32).

Становление системы государственного контроля над дачами

Со временем проводить лето на даче стало не только престижно, но и привычно, традиция укреплялась, и к концу прошлого века средний горожанин (особенно это касается петербуржцев и москвичей) уже не мыслил себя без дачи. Гражданская война отодвинула проблему летнего отдыха на задний план, но не отменила ее. “Петроградская правда” от 21 апреля 1918 года сообщала: “К сведению дачников, Исполнительный комитет Павловского Совдепа сообщает, что слухи о том, что Павловск в предстоящий весенний и летний сезоны закрыт для дачников, не имеют никаких оснований. Как и в прошлые годы, Павловск готов принять к себе всех желающих воспользоваться его воздухом, парком и окрестностями и отдохнуть от столичной жизни” (Гречук, 1998:5). Традицию жить летом на даче не могли разрушить даже тяжелые последствия революционных изменений в политике и экономике. Это позволяет рассматривать петербургские дачи не как временную моду, а как культурную особенность петербургского стиля жизни.

С началом периода НЭПа дачный отдых стал символом обеспеченности и престижа. Власти начали предоставлять дачи как своеобразную награду особо отличившимся на государственной службе. Название такой дачи утяжелилось и приобрело значительность, она превратилась в “госдачу”. Возникли и дачные кооперативы: различные организации получали в распоряжение землю и распределяли ее между своими работниками.

Однако прежде чем заняться распределением, власти разработали механизм экспроприации частных дач. Дачная собственность официальными указами превращалась в коммунальную. Декрет СНК от 24 мая 1922 г. устанавливал список дачевладений, остающихся в распоряжении и эксплуатации коммунальных отделов: “Коммунальный дачный фонд составляется из дачевладений следующих категорий:

Существуя наряду с муниципальными и государственными дачами, частная дачная собственность была регламентирована слабо, не признаваясь ни в качестве городского жилья, ни как деревенский двор. По мере отказа от новой экономической политики власть все больше внимания обращала на регламентирование владения и пользования дачами. В 1927 году было издано постановление ВЦИК под названием “Положение о дачных поселках”, в котором появилось определение дачных поселков: “Дачными поселками признаются населенные пункты, расположенные вне городской черты и имеющие основным назначением обслуживание городов в качестве санаторных пунктов или мест летнего отдыха, если при том сельское хозяйство является основным занятием не более чем для 25% взрослого населения. Примечание: дачные поселки не утрачивают своего характера, если часть населения, не занимающаяся сельским хозяйством, постоянно проживает в них” (Дачи, 1935:155).

Таким образом, дачные поселки в официальном порядке выделялись из ряда прочих поселений тем, что две трети их населения не могли заниматься сельским хозяйством. Официально акцент ставился на рекреационной функции дач, что ограничивало возможности производить сельскохозяйственную продукцию.

В 1930-е годы вопросами эксплуатации муниципального дачного фонда, строительства и эксплуатации частных дач, их приобретения, отчуждения и муниципализации активно занимался НКВД. Об этом свидетельствует целый комплекс документов, указов и постановлений по вопросам дачного хозяйства (Дачи, 1935). Большинство постановлений, принятых ВЦИК, впоследствии “разъяснялись” НКВД и НКЮ. Такие “разъяснения” касались прежде всего отношений по поводу собственности, так называемого “дачевладения”. Эти документы раскрывают бесправие владельцев дач перед государством и позволяют понять механизмы отчуждения дач в пользу государства.

Одновременно государство ответственно подходило к вопросу “планировки и застройки территории для индивидуального и дачного строительства”. Утверждались специальные правила и нормы, регламентирующие процесс строительства. В них определялись: порядок выбора территории, расчет населения, архитектурно-планировочная организация территории, система зеленых насаждений, техническое оборудование территории (включая водоснабжение, канализацию, очистку, электрификацию, дорожное строительство). В дополнение прилагались примерные схемы застройки индивидуальных и дачных участков. Таким образом строительство дачных поселков стало частью официальной политики жилищного строительства (Временные, 1940).

Традиция снимать летом дачу все шире распространялась среди жителей Ленинграда. Ленинградцы предпочитали дачи другим способам летнего времяпрепровождения (нельзя забывать о том, что существовали и государственные дачи, которые выделялись, в основном, представителям советской элиты). Из интервью:

“Информант: А мы в детстве снимали дачу в Озерках. Дешевые-дешевые дачи. Нигде ни удобств нет, где-нибудь в каморке. И конечно, там свободы не было.

Интервьюер: Почему вы именно на даче отдыхали, а не как-то по-другому?

Информант: А как? У меня мама работала вообще без отдыха. <...> А мы на даче сидели. <...> Бабушка с нами на даче была.

Интервьюер: Среди ленинградцев было принято снимать дачу летом?

Информант: Да, вот что-то нас в городе не оставляли. <...> Нас бабушка брала и вот она на даче с нами на Неве, на островке <...> чудесное место” (жен., 1929 г.р., родилась в Ленинграде).

Важно было вывезти детей из города, чтобы укрепить их здоровье. На выбор места дачного отдыха влиял, в первую очередь, размер дохода.

Новые тенденции: объединение функций рекреации и самообеспечения

Начавшаяся Великая Отечественная война резко активизировала производство горожанами собственных сельскохозяйственных продуктов. Все, кто имел возможность завести огород, смогли в какой-то степени обеспечить себя продуктами питания. Например, в блокадном Ленинграде горожане обрабатывали всю свободную землю в черте города. Таким образом выживание почти всех горожан было поставлено в прямую зависимость от овладения новыми навыками “негородского занятия” – сельскохозяйственного труда.

Поскольку по окончании войны государство не могло обеспечить своих граждан достаточным количеством продовольствия, ленинградцев стали наделять земельными участками именно для того, чтобы дать им возможность самим себя прокормить. Информант, родившийся в начале войны, рассказывает: “Первое мое соприкосновение собственно с аграрным производством возникло после блокады. Когда для того, чтобы прокормить жителей Петербурга, очень многим выдавались огородные участки. Это было на окраинах Питера, и очень многим семьям это послужило таким достаточно серьезным подспорьем для пополнения продовольственных запасов. Так вот, после войны родителям был выделен участочек, вы даже представить себе не можете какого размера, для посадок картофеля... И они там копошились” (муж., 1941 г.р., родился в Ленинграде). В памяти горожан, переживших голод, осталось твердое убеждение, что огород, земельный участок, сельскохозяйственная практика – это “вещь такая, которая может выручить”.

В малых городах огород не терял своей актуальности, поскольку там всегда существовал дефицит продовольствия. Хочу привести типичные высказывания моих информантов:

“Родился я в 1947-ом году в городе Новая Ладога [город в Ленинградской области с 15-тысячным населением – И.Ч.] <...> И родился, и вырос, и продолжал жить и трудиться здесь. <...> И, в общем-то, огород всегда был, и всегда с малолетства приходилось участвовать в этих делах во всех. В основном, картофель, свекла, морковь. Раньше как-то, <...> в основном, на картофель упор был” (муж., 1947).

“Я родилась в 1951-ом году, в Новой Ладоге. Надо сказать, что все мои родственники здешние <...> все корешки – в Ладоге. <...> У нас был дом, был сад. <...> У нас большой дом был, корова. <...> Мы практически все лето были заняты. Сначала посадки, потом прополка, окучивание, <...> потом покос этот. Мы в пять утра вставали, а приезжали в восемь, в девятом”(жен., 1951).

“Родилась я в 1948-ом году в городе Новая Ладога. Семья наша появилась в Новой Ладоге после войны, и я считаю себя коренной ладожанкой. <...> В детстве на огороде работала иногда, чисто – картошку, и никаких там изысков. <...> Дело в том, что <...> огород-то у нас все время был. <...> Ну как, в таком маленьком городке, это ж неестественно жить и не иметь хотя бы участок под картошку!” (жен., 1948).

“Отец с матерью получали в общей сложности 1300 рублей. Это до реформы 61-го года. Вот. Поэтому у каждой бабули было по корове, и огород каждый год сажали. <...> Мать с отцом каждый год сажали картошку. <...> Поскольку нас было пятеро (отец, мать и трое детей), отцу земли давали по максимуму – 15 соток. <...> Ну вот, мы сажали картошку, все причем. Даже маленькие брат с сестрой были там. Причем делалось это всегда, ну, как сказать, семейно” (муж., 1951, родился в Кинели – город в Самарской области с 20-тысячным населением).

Из приведенных цитат видно, что огород, подсобное хозяйство были неотъемлемой частью быта провинциальных городов. Наличие подсобного хозяйства позволяло до некоторой степени не зависеть от системы снабжения и считалось нормой. Отказываясь от огорода, семья ставила себя в “исключительное” (и фигурально, и буквально) положение, как бы выпадая из городского сообщества. Семейная социализация ориентировала на этот труд с детства. Наличие огорода не являлось предметом выбора, а было необходимым элементом провинциального образа жизни. Однако обрабатывать его в одиночку было достаточно трудно. Соответственно, работа в подсобном хозяйстве требовала сохранения традиционной семьи (Вагин, 1995:33). Из интервью: “Т.е. там жили, допустим, дед с бабушкой, это материны родственники, ее брат двоюродный с семьей, и, я уже не помню, еще какие-то родственники. Ну, и обычно за день, за воскресенье – тогда суббота рабочая была – сажали обычно два-три огорода сразу. Т.е. нам, тем, кто нам помогал, и если не успевали, то, например, на следующий вечер – другим, кто еще нам помогал. Ну, в общем, так вот – коллективно” (муж., 1951, родился в Кинели).

“С этой мечтой расстались постольку, поскольку было очевидно, что не справиться [Имеется в виду участок с времянкой. – И.Ч.]. А не справиться еще и по тем простым причинам, что, в общем, кроме капитальных вложений нужны еще хотя бы одни мужские руки. Вообще говоря, единственное вложение капитала – это только собственное <...> вещество собственных сил” (муж., 1941, родился в Ленинграде).

В 1950-е годы городская дачная культура претерпела существенные изменения – появились “садоводческие участки”. От прежних огородов они принципиально отличались тем, что на таком участке разрешалось возвести небольшое строение. Пустующие земли вокруг Ленинграда выделялись организациям для того, чтобы они распределяли участки между своими работниками: “Это был какой-то ажиотаж. Вот. У всех – эти садоводства, никто с землей ничего не умеет, особенно преподаватели. Они пригласили всяких специалистов, кто чего читал им: как деревья сажать, как с вредителями бороться...” (жен., 1929, родилась в Ленинграде).

Участок в садоводстве рассматривался не только как источник дополнительных продуктов питания, в сознании ленинградцев он был довольно скоро приравнен к традиционной даче – по-прежнему престижному месту отдыха. Однако именно с появлением садоводств начинается разрушение представлений о даче как о предмете роскоши. Из интервью:

“Никогда родители огорода не имели – городские жители. А в 53-ем году мама, преподаватель школы, ушла на пенсию, и вдруг сказали, что можно брать садоводство. И вот мама, имея пенсию всего 83 тысячи, сумела взять участок. <...> Приехали – голое место, <...> огневая точка была, там бои прошли на Карельском перешейке, <...> и вот это разрабатывать. <...> Мама на пенсию, на какие-то сбережения горбыль купила <...> Ну, муж мой, оказалось, умеет с топориком работать. Поставили основание, потом потихонечку обшили домишко, и ребята родились. Это очень было кстати, этот участок, потому что я не отправляла [детей – И.Ч.] ни с яслями на дачу <...> Ну что сказать, это, конечно, подспорье большое было. Тогда урожаи были, <...> земля еще не израсходовала себя, клубника тазами стояла. <...> Все это тогда в диковину было, и, в конце концов, мы садоводством стали заниматься: и картошку там, и лук, и салат. Особых овощей не сажали, а так, постепенно <...> И потом, летом не надо дачу снимать” (жен., 1929, родилась в Ленинграде).

Те из ленинградцев, кто жил в городе до войны и снимал ежегодно дачу, с получением участка в садоводстве превратились из съемщиков во владельцев. В приведенной выше цитате из интервью информантка, рассказывая историю своей дачи, объясняет, что ее “городские” родители никогда не имели огорода. Это свидетельствует, в первую очередь, о том, что нынешнее понимание дачи неразрывно связано с огородом, т.е. с сельскохозяйственной деятельностью. Обработанный участок с построенным “домишком” сохранял рекреационное значение дачи (“сойдешь с автобуса – уже воздух не тот, <...> такая красота!”) и приобретал роль места, где горожане обеспечивали себя дополнительными (а порой и основными) продуктами питания. Сельскохозяйственное производство более бедных слоев населения с целью самообеспечения и дачная культура более обеспеченных слоев объединились. Современные городские жители как столичных, так и провинциальных городов, не принадлежащие к элите по уровню материальной обеспеченности, ездят или ходят на дачи отдыхать работая и работать отдыхая.

В 1950-е годы советская дача приобретает свой привычный для последних десятилетий вид – дом объединяется с огородом и приусадебным хозяйством и на практике и в сознании горожан. При всем внешнем сходстве с сельским домом, дачное хозяйство имеет принципиальное отличие: им занимается горожанин, для которого сельское хозяйство – сфера вторичной занятости, поскольку основное место работы связано с городскими видами труда.

Развитие садоводств в 60-е – 80-е годы

Ленинградские садоводства развивались быстро. Садоводческий участок не ограничивался огородом, владельцы начали возводить небольшие дома, на строительство которых сразу накладывались всевозможные ограничения: “Это ужасно было. Это ходили, кому-то запрещали строить башни <...> Это такой перегиб был! Кого заставили если не террасу снять, то вынуть рамы. Это такая дурость была! <...> Одного знакомого вообще заставили сломать террасу. <...> У нас маленький домик был, так мы уложились. Там не дай Бог! А вначале вообще же было: печку нельзя было ставить. <...> А так только павильончик, где ты лопаты оставляешь. <...> Вроде что, пришел, отработал, лопату поставил, и – целый день. <...> А наворотили! Кому второй этаж снесли <...> Но это что-то ужасное было” (жен., 1929, родилась в Ленинграде).

Ограничения касались не только строительства дома. Участки запрещалось огораживать заборами или изгородями. Их можно было возводить только вокруг “сектора”, то есть целого административного подразделения садоводческого поселка. Цитируемая выше информантка рассказывала о своей даче, которая находится в садоводстве, принадлежавшем ранее городскому отделу народного образования. Каждый районный отдел народного образования, получая землю под садоводческие участки, создавал свой сектор, насчитывающим около десятка учительских дач. Сектор разрешалось огораживать, однако отдельные дачи должны были быть открытыми, чтобы их легче было контролировать.

Для жителей столичных городов дача выполняла функцию второго жилища, расширяющего границы частного пространства. Имеющееся в городе жилье было настолько мало (а в коммунальной квартире и жестко контролируемо), что приватная жизнь оказывалась крайне затруднена. На выручку приходила дача: “И дома тоже у нас, в одной комнате мы жили: мама, двое детей, мы с мужем, тесно очень. <...> Я что хочу сказать: конечно, честно говоря, в тесноте когда молодая пара – это одно, а если ребята [дети родились – И.Ч.], ой, личная жизнь, конечно, там, на даче” (жен., 1929, родилась в Ленинграде).

В 1960–70-е годы дачники-ленинградцы занимались сельским хозяйством, не испытывая острой нужды в продуктах. Урожаи частично консервировались, частично раздавались родственникам и знакомым. Большая часть выращенного потреблялась на самой даче. Люди работали на участках потому, что там они были хозяевами, потому что хотели иметь собственное хозяйство с собственным домом. Из интервью:

“Ну, поскольку родители мои – люди трудолюбивые, и меня тоже, в общем, эксплуатировали достаточно интенсивно, поскольку я то, что рабом был, не воспринимал, – урожаи были просто безумные, и совершенно не понятно – зачем. Т.е. в качестве подсобного хозяйства, в качестве подпитки это реальной роли не выполняло. Совершенно непонятно. Причем это превращалось действительно в каторгу, потому что в те годы реализовать продукцию с этого так называемого подсобного хозяйства было практически невозможно. <...> Ну, продавали. Продавали по знакомым, друзьям, навязывали, приглашали их только для того, чтобы нагрузить их сумками, а остальное... Ну, все равно жалко. Плоды труда. Поэтому мать корячилась там на кухне, которую мы пристроили. И всю осень она это варила, заготавливала впрок” (муж., 1941, родился в Ленинграде).

Далее информант объясняет, почему хозяйство не выполняло функцию “подпитки”: “Вот такие вещи, которые были связаны с продукцией садоводства-огородничества, в общем, были доступны. Картошка была дешевая, капуста была дешевая. На рынках и в магазинах, если сейчас достаточно сложно купить <...> варенье и джемы, во всяком случае, отечественного производства, то тогда этого всего было навалом”.

У поколения, пережившего войну, был слишком силен неосознанный страх перед возможным голодом. Люди продолжали сами производить продукты, привлекая к тяжелому сельскохозяйственному труду и детей, когда острая необходимость в таком производстве уже отпала. Традиция затягивала и молодых: развивающееся хозяйство требовало все новых усилий для его поддержания. Совершенствовались методы обработки земли, делались попытки “научно” организовать свой труд, что должно было способствовать росту производительности: “Когда сад стал превращаться в живой какой-то организм, тут появлялись какие-то идеи. <...> Значит, тут возник такой интерес, <...> чтобы построить хозяйство как надо. Рационально, технологично и так далее. <...> Я пытался внести рациональную струю в то, как это должно быть сделано, чтобы это было удобно. Потом он разросся (муж., 1941, родился в Ленинграде).

Дачно-садоводческий образ жизни настолько пришелся по душе советским людям, что порой вся городская жизнь семьи подчинялась даче. Это касалось, в основном, тех, кто работал в производственной сфере. На рабочих местах конструировались и производились различные приспособления для облегчения труда на участке, для улучшения условий жизни на даче. Интенсивно использовалась государственная собственность: более или менее подходящие для дачи предметы выносились с предприятия, производственное сырье использовалось на частных дачах.

В провинции ситуация осложнялась продовольственным дефицитом, поскольку там трудно было купить даже продукты первой необходимости: “Что значит, в то время покупали картошку? [Речь идет о второй половине 1970-х годов в Новой Ладоге. – И.Ч.] Во-первых, не всегда она была здесь, приходилось даже из Питера возить, а во-вторых, она была такого качества, что... Особенно к весне – полугнилая, а то и вообще мороженая. <...> Нехватка была, короче говоря, хороших, качественных продуктов. Я уж не говорю, как весна, ни моркови не купить, ни луку. <...> Свеклы не купить было” (муж., 1951, родился в Новой Ладоге).

Те горожане, у кого уже были огороды, могли себя обеспечивать. Те же, кто ранее не обзавелся участком земли (например, молодые специалисты, приезжавшие по распределению), сталкивались с серьезными проблемами. Тотальный дефицит в провинции усиливался. Поскольку ликвидировать его государству не удавалось, то в 1980-х годах начался очередной этап выделения земель под садоводства.

У жителей Новой Ладоги раздача участков не вызвала поначалу большого интереса: “Отвели нам 33 гектара <...> Там рассчитывалось на 360 участков, но сначала мы набрали 90 человек всего, желающих взять землю. В основном – здесь приезжих-то мало – местные жители, ну а у них у всех уже практически была какая-никакая земля” (муж., 1951, родился в Новой Ладоге). Объяснялось это просто. Элементарная логика подсказывала ладожанам, что ездить за 10 км от города для того, чтобы разрабатывать заболоченный лес и сажать там картофель, – дело слишком трудоемкое и малоприбыльное. Коренные жители уже имели огороды недалеко от дома и считали их достаточными. Поэтому сначала основными получателями участков стали все те же ленинградцы. “Все было в дефиците тогда. Участок не так-то просто было получить. Тогда из Питера приехали тоже, <...> стали просить, чтобы им выделили. Ну, а поскольку у нас брали, в общем-то, мало, вот мы и выделили питерским. Сейчас там <...> три улицы, это участков под сто, питерским отдали” (муж., 1951, родился в Новой Ладоге).

Однако постепенно дачная культура стала завоевывать и малый город: “Ну вот, так вот и начали. Кто больше уделял внимания, у тех быстрее все это делалось, кто меньше, у тех – медленнее, кто совсем не занимался, у тех участки отбирали, отдавали другим. Потом уже начали приезжать, просить землю, но уже ее не было. Потому что когда прошло время, все увидели. На третий год оттуда уже начали возить ведрами смородину, землянику, овощи всякие. <...> Ну вот, все видят, что это отдачу дает. На рынке-то не продавалось, потому что, <...> если у кого были излишки, то это соседям продавалось, друзьям, родственникам раздавалось, вот. А так – больше нигде” (муж., 1951, родился в Новой Ладоге).

Современная дача – продукт экономических кризисов

Когда в 1990 году началась третья волна раздачи земли под садоводческие участки, она захлестнула и провинцию. Традиционные огородники переквалифицировались во владельцев загородных и пригородных участков. К этому времени уже любые формы загородного строительства, огородничества, разведения животных горожанами в свободное от основной работы время стали называться дачами. Хотя можно было бы выделить различные типы загородной деятельности (личное подсобное хозяйство, приусадебный участок, участок в садоводстве, собственно дача, дом в деревне), но нам здесь важно, что понятие “дача” используется горожанами как универсальное. В этом смысле уже не кажется странной фраза: “мы пошли на дачу посадить лук, через два часа вернемся”. Современная дача редко похожа на свою классическую предшественницу. Распространенный тип дачи сегодня – это пресловутые “шесть соток” (Березнев, 1997), половину которых занимает домик, а остальная территория засевается огородными культурами и застраивается теплицами. Любители дачного дела нередко украшают участки цветами, сажают ягодные кусты и садовые деревья.

Большинство дач сегодня используется в первую очередь для производства продуктов питания. Дача воспринимается прежде всего как место, где надо много работать. Еще раз следует подчеркнуть, что особенно в малых городах, где дача редко выполняет функцию второго жилья, она представляет собой неотъемлемую часть повседневности. Именно в провинции работающие члены семьи пораньше уходят со своих рабочих мест, чтобы “сходить на дачу”; именно здесь летом дети обязательно отбывают “трудовую повинность” на дачах; именно здесь по состоянию дачи судят о трудолюбии хозяев, их социальной и экономической успешности. Провинциальные сообщества предписывают своим членам определенные нормы, регулирующие соотношение покупаемых и производимых продуктов: “Картошку покупать, живя в таком маленьком городе, вроде и стыдно, надо вырастить самому. Вот, и даже как-то покупать, в общем, противопоказано в нашей местности” (муж., 1948, родился в Новой Ладоге).

Говоря о производительности дачных участков, следует признать экономическую нерациональность большинства таких хозяйств. Если произвести элементарный подсчет затрат на выращивание овощей, то становится очевидна убыточность дачного производства: дешевле купить, чем вырастить. Но даже принимая во внимание финансовую нерентабельность дачи, нельзя забывать об “особенностях национальной экономики”. У многих дачевладельцев нет альтернативы: на основном рабочем месте либо не платят зарплату, либо она очень мала, либо человек вовсе безработный. Те самые деньги, на которые дешевле купить, просто негде заработать.

Заключение

Ричард Роуз утверждает, что выращивание горожанами продуктов питания – особенность “стрессовых обществ” (stressful societies). Он объясняет сущность нерыночного производства продуктов питания в России и странах Восточной Европы таким образом:: “Если люди не хотят остаться без еды, они вынуждены прибегать к производству продуктов питания домохозяйствами и/или вовлекаются в бартерные отношения. Такая практика приводит к необходимости рабочим и служащим становиться аграриями, что ведет к “дедифференциации” рабочей силы” (Rose, Tikhomirov, 1993:114).

Последний российский экономический кризис 1998 года продемонстрировал практическую обоснованность ориентации на самообеспечение:. на фоне всеобщей паники дачники, у которых была “своя” картошка и т.д., оставались относительно спокойными. В очередях можно было услышать: “На дачу, что ли, уехать и там пересидеть?”

Таким образом, мы видим, что “дачная” культура развивалась, претерпевая принципиальные изменения, и сегодня стала неотъемлемой частью быта горожан. Классическая дача превратилась в известной степени в личное подсобное хозяйство городских жителей. Теперь, говоря о даче, мы подразумеваем не место отдыха, а, скорее, место, где люди работают.

Развитие дачной экономики может служить примером особенностей советского варианта модернизации. В определенном смысле описываемый феномен препятствовал процессу урбанизации – составной части всего модернизационного проекта – как процессу распространения в обществе городских форм жизни. Широкое применение сельских видов труда в городской среде наряду с массовым переселением крестьян в города (где они находили возможность поддерживать привычный стиль жизни) способствовали, скорее, рурализации общества. Как прежде крестьянин превращался в “частичного” крестьянина из-за экспансии городских видов занятости и стилей жизни, т.е. процесса, получившего название “урбанизации деревни”, так позже советский горожанин совершал обратный путь от рабочего к “частичному” рабочему, посвящая значительную часть своего рабочего времени сельскохозяйственному труду. В период кризисов такой труд мог рассматриваться даже как основной, поскольку на нем основывались многие стратегии выживания.

Сегодня есть основания предполагать, что по мере преодоления прежних традиций и улучшения экономического положения в России все дальше будет оттесняться на задний план экономическая функция дачи. Да и сама дача, вероятно, потеряет даже свое рекреационное значение по мере восприятия населением ценностей открытого общества и роста территориальной мобильности.

Ирина Чеховских
Невидимые грани социальной реальности.
Сборник статей по материалам полевых исследований
Под ред. Воронкова В., Паченкова О., Чикадзе Е. Труды ЦНСИ, вып.9.
СПб., 2001. С. 73–83.

Литература

Березнев, Е. (1997) Шесть соток надежды. Труд, № 7 от 8 августа. С.20

Вагин, В. (1995) Российское городское провинциальное жизнеустройство // Вестник Псковского Вольного Университета. № 4–6. С. 31–34.

Вагин, В. (1997) Русский провинциальный город: ключевые элементы жизнеустройства // Мир России. № 4. С. 53–88

Васильков, Ю. (1997) Все мы немного дачники. Российская газета, 5 сентября

Вольтская, Т. (1996) “...И каждый вечер за шлагбаумами...” (интервью с Е.Э. Фрикен). Невское время, 10 августа

Временные (1940) технические правила и нормы планировки и застройки территории для индивидуального и частного строительства в городах, рабочих и дачных поселках Московской области. Москва

Гречук, Н. (1998) “Надоела дача эта!” Санкт-Петербургские Ведомости, 25 июля

Дачи (1935) и окрестности Москвы. Справочник-путеводитель / Сост. П.Португалов, В.Длугач, М.Левитин. Москва: Московский рабочий.

Жихаревич, Б. (1986) Агрорекреационный подкомплекс АПК крупного города. (Проблемы коллективного садоводства). Ленинград: б/и

Шмелев, Г. (1997) Лучший способ прожить без зарплаты – заняться садом и огородом. Известия, 6 марта

Rose, R., Tikhomirov, E. (1993): Who Grows Food in Russia and Eastern Europe? // Post Soviet Geography. Vol.34

Struyk, R., Angelici, K. (1996): The Russian Dacha Phenomenon // Journals Oxford Ltd, Housing Studies. Vol. 11. N. 2

Vysokovski, A. (1993): Russian Housing in the Modern Age. Design and Social History. Woodrow Wilson Center Press and Cambridge University Press. P. 289–296

Источник: http://www.indepsocres.spb.ru/sbornik9/9_chekh.htm